Дирижер Константин Дмитриевич Кримец

Эхо Москвы / Передачи / Интервью / Пятница, 31.05.2002: Александр Гончаров, Владимир Холстинин, Константин Кримец

31 мая 2002 года
В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» Константин Кримец, дирижер интернационального симфонического оркестра «Глобалис», Владимир Холстинин, музыкант и композитор группы «Ария», Анатолий Ткачев, обозреватель журнала «Музыкальная жизнь», Александр Гончаров, корреспондент журнала «Мюзик бокс»
Тема: совместимость разных жанров музыки — классика и рок.
Эфир ведет Нателла Болтянская.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сегодня с нашими гостями мы будем говорить о совместимости разных жанров музыки, музыки симфонической и рока. Дело в том, мы видим странные вещи видим дирижера симфонического оркестра, который имеет опыт работы с музыкантами.
А. ТКАЧЕВ: Дело в том, что уже давно наметился синтез рока и классики, и сейчас ничего нет удивительного в том, что у нас нашелся человек, который наконец-то дает симфоническое исполнение для рок-группы.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Таким образом, получается, что человек, который любит и рок, и классику, это нормально с точки зрения человеческого восприятия, а с другой стороны, каждый имеет право выбора, если ему говорится «или- или».
А. ТКАЧЕВ: В музыке, как правило, вопрос «или-или» не стоит, но если мы имеем дело с симфоническим оркестром, то, как правило, классика облагораживает рок это одна из причин, почему эти формы становятся все более распространенными. И потом, соответственно, это бренд — если вы неизвестная рок-группа, то у вас не появится на поддержке симфонический оркестр, должна быть соответствующая музыка.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Человек, который ратует в той или иной степени за чистоту жанра имеет право на существование?
К. КРИМЕЦ: Да все имеют право на существование, кого родили. Хуже, когда аборт сделают. Но на самом деле я могу сказать, что мне хотелось бы, чтобы симфонический оркестр выступал не в качестве сопровождения, а был бы равноправным участником концертного действия
А. ТКАЧЕВ: У нас существует несколько тенденций. Первая это рок-группа исполняет те же партии, которые она исполняет без симфонического оркестра, и плюс добавляется этот оркестр. Второе это то, когда равноправное участие некоторые партии доверяются симфоническому оркестру, и облагораживают в той или иной степени музыку группы. И третий вариант когда рок-произведение исполняется симфоническим оркестром с небольшими добавлениями ударных, баса, вокала, и может быть гитары
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Если рассматривать родителей того или иного жанра как сторонников электронного или акустического звучания имеют они право на некую конфронтацию?
В. ХОЛСТИНИН: По-моему, это глупая позиция. Потому что 30-летняя, как мы выяснили в кулуарах, история синтеза классической и рок-музыки доказывает как раз обратное — мнение стоит иметь, но не стоит его афишировать.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А если вспомнить период, когда появились микрофоны, было очень много претензий к этому виду усилителей, потому что оперные певцы пели без микрофонов несколько сотен лет. Пару лет назад возникли очень жесткие претензии к такому жанру, как фонограмма. Получается, что технический прогресс вызывает иногда жесткое неприятие с чем это связано, с косностью?
В. ХОЛСТИНИН: Да нет, неприятие фонограммы связано с нежеланием людей быть обманутыми за свои деньги на концерте. Это ничего не имеет общего ни с косностью, ни с прогрессом. Использование техники на концертах позволяет донести нюансы исполнения до слушателя. Здесь есть две стороны одна, когда надо озвучить очень большую площадку, где очень большое количество людей и им просто не слышно такие инструменты, как, например, оркестр или голос человеческий, и его надо усиливать, а второй аспект — итальянское пение, на мой взгляд, было не совсем удачным вариантом для всей европейской музыкальной культуры в свое время. Оно и понятно ведь откуда взялась эта культура петь? Нужно же было стадионы собирать, а как раз микрофонов и не было. Но в этой манере пения тяжело с нюансами. Даже если очень хорошая акустика, и нет микрофона, то мы теряем очень много. Надо или работать в камерных залах, или работать с микрофонами.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: На ваш взгляд, когда артисты любого жанра говорят о необходимости индивидуального контакта со зрителем, слушателем имеет ли это под собой почву, или же стадион правильнее, чем камерный зал?
А. ТКАЧЕВ: думаю, все зависит от жанра. Там, где играется акустический концерт, там должна быть маленькая площадка, интимная обстановка. Когда речь идет о тяжелой рок-группе там, безусловно, должен быть стадион.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Я вспомнила большой сборный концерт в Лужниках, на котором выступал Булат Шалвович Окуджава.
А. ТКАЧЕВ: Я не был на том концерте, и ничего не могу сказать, но я был на больших стадионах, где выступал Борис Гребенщиков, и тем более он делал акустику, — надо сказать, что это выглядело не очень хорошо. Но это все индивидуально, зависит от жанра.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Константин Дмитриевич, вы нуждаетесь в адресном зрителе?
К. КРИМЕЦ: Нет. Потому что каждый слушатель, который слушает, он уже мой, адресный. Он пришел так или иначе, случайно, закономерно, купил, пропустили, знакомые пригласили. Он появился. Я сейчас слышу много хороших мыслей о техники, но забывают люди, зачем мы это делаем. Мы делаем для людей. Мы это делаем для того, чтобы душа пела, сердце радовалось, или люди уходили от суеты, жизненных проблем. Они должны включать свой эмоциональный ряд, который очень часто спит. Концерты немножко будят и толкают. А с техникой, без техники, со светом, лазерами это хорошо, но не главное. Главное сама музыка, как любовь.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: В эфире нашего радио выходит проект «Одна семья времен В. Путина». Сегодня мы представляем семью Санниковых из Перми они имеют право на первоочередное высказывание своего мнения. Итак, что думает семья Санниковых, кто матери-истории более ценен симфоническая музыка или рок?
Д. САННИКОВ: Мнение в нашей семье разделились.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А то более современен?
Д. САННИКОВ: Я более современен. Мне классическая музыка больше нравится, я придерживаюсь этого мнения. А синтез рока и классики это нормально. Басков тоже пел.
В. САННИКОВ: Я все-таки думаю, что соединять никак нельзя. Классика остается классикой, а рок это что-то новое. Классика это было в 17 веке, а рок это совсем иное.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Виталий, в ваши двадцать лет, наверное, пора знать, что существует жанр, который именуют классикой рока.
К. КРИМЕЦ: Ему уже как минимум 50 лет.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Но ты же слышал, как рок-музыканты играют того же Моцарта неужели это так ужасно?
В. САННИКОВ: Мне просто не нравится.
А. САННИКОВ: Есть, конечно, прецеденты — было в роке вроде такие вещи, как «Пинк Флойд», там, «Картинки с выставки» что ли по Мусоргскому — мне не очень здорово понравилось. Слышал я эти вещи.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: То есть мухи отдельно, а котлеты отдельно.
А. САННИКОВ: Не очень здорово. Джаз-рок — это да, совместимо. У меня друг любит джаз, а я в последнее время ни рок, ни джаз.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Тогда пусть наш корреспондент Евгений Сандро подведет итог мнению семьи. Женя, ты готов?
Е. САНДРО: Сегодня последний эфир с семьей, если не считать того, который произойдет, когда мы приедем все в Москву. Мне кажется, что семья осталась довольна всем мероприятием, это было интересно.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Спасибо. В воскресенье увидимся на «Эхо Москвы». А мы возвращаемся. Как видите, каждый из тех, кто предпочитает определенный жанр, во многих случаях ратует за чистоту оного жанра. Возможно, это связано с ограниченностью восприятия или с тем, что хочется иметь узнаваемое в рамках вербального восприятия. А почему вам, Константин Дмитриевич, захотелось этот стереотип сломать?
К. КРИМЕЦ: Я ничего не люблю ломать, и ничего мне не захотелось. Я, в отличие от многих и моих коллег, и прозвучавших здесь мнений считаю, что дело не в чистоте жанра. Раньше был орган, не знаю, слушали ли его ребята из вашей семьи, но они должны понять, что новое время новая песня. Есть сочетание органа с оркестром, которого тогда не было, а потом появился, когда-то оркестр симфонический был таким новым шагом по сравнению с органом! Потом сочетание оркестра с баяном, например, потом с балетом.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Мне ли вам рассказывать, как неоднозначно воспринимали Скрябина и Стравинского.
К. КРИМЕЦ: До сих пор неоднозначно.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Существуют вполне классические композиторы, которых не слушают в определенных странах мира. Просто, например, не принято слушать одного из известнейших немецких композиторов.
К. КРИМЕЦ: А вы хотите, что у нас многие слушают Скрябина? Примерно половина слушателей сегодняшних слышала живого Скрябина? Мамы разные нужны.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Согласна. Можно ли воспринимать синтез симфонической музыки и рока как некую попытку популяризации одного из жанров?
К. КРИМЕЦ: Не думаю. Нет. Какая популяризация? Есть искусство, или его нет вот и все, что бывает. Сейчас такое сочетание, пройдет сто лет, и будет новая форма, сочетающая звук и запах, возможно, какие-то другие средства выразительности, которые сегодня еще не существуют, так же, как 50 лет назад не существовало той аппаратуры, которая будет завтра задействована.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Был рассказа фантастический о том, что к концу 20 века начали исчезать из школьных программ классические литературные произведения, потому что читать некогда.
А. ТКАЧЕВ: У нас в стране так сложилось. Что джаз был долго под запретом, и его разрешили в середине 60-х только потому, что появились бит- и рок-музыка. Рок-музыка была вообще в СССР почти в подпольном состоянии, и все что исполнялось, было убого, вторично. И поэтому вредно так ставить вопросы насколько и что популяризировать. Естественно, что те, кто в свое время слышал «Дип Пепл» они заинтересовались обработками Уорда. Когда послушали Эмерсона, Лейка и Палмера, многие заинтересовались классическими вещами, тем же Бэлой Бартоком. Мне кажется, что вообще не стоит конфронтациями сейчас заниматься. Меня сейчас, например, очень пугает тенденция развития музыки в нашей стране она у нас какая-то узкоклановая. В этих условиях не стоит сталкивать лбами то, что во всем мире уже давно исполняется вместе, и все люди наслаждаются. Зачем противопоставлять?
Н. БОЛТЯНСКАЯ: То есть ваш пример заинтересованности человека в классическом композиторе с помощью рока — случаен?
А. ТКАЧЕВ: Мы говорим — классический, симфонический рок, а это не больше, чем штампы. Потому что сейчас все переплетено. Сейчас синтетические жанры все буквально все, что сейчас появляется новое, тоже связано многими ниточками. Давайте уже будем говорить, что классической музыки тоже в чистом виде к 20 веку не осталось.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Тогда узнаем мнение наших слушателей. И несмотря на попытки мне противиться, я оставлю вопрос в следующем виде — лично вы что предпочтете произведение симфонической музыки, или роковое звучание. Если вы предпочитаете произведения симфонической музыки ваш телефон 995-81-21, если же вы предпочитаете роковое звучание — 995-81-22.
К. КРИМЕЦ: А куда звонить, если я люблю русский народный оркестр?
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Через неделю, когда будем обсуждать такого рода звук. Два года назад в Москве было музыкальное мероприятие, на котором люди пытались играть вещи, казалось бы, несовместные.
К. КРИМЕЦ: «Казалось бы» как здорово получается, когда несовместное вдруг становится изюминкой.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Помню еще оркестр Марка Пекарского, который на собственных бедрах исполнял «Болеро» Равеля. Очень забавно все это звучало.
К. КРИМЕЦ: И вы запомнили Пекарского.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Запомнила. А как вы считаете, с чем связан тот факт, что все-таки люди стремятся для себя выделить либо жанр, либо звук, и как-то сами себя ограничивают в восприятии?
В. ХОЛСТИНИН: В восприятии ограничивают? Я могу только про себя сказать когда я был школьником, я был категоричен в суждениях, и поэтому воспринимал музыку очень однобоко что-то мне нравилось, а все остальное я на дух не переносил, и мог долго спорить и доказывать, что это все плохо. А потом время шло, мнения мои менялись. И когда я услышал то знаменитое трио Эмерсона, Лейка и Палмера, которые исполнили «Картинки с выставки», я, проникнувшись произведением, побежал покупать пластинку. А друзья мне сказали — зачем, ты испортишь впечатление, ты купишь схему, это фортепьянное произведение тебе ничего не даст. Я сказал — вы ничего не понимаете, это великая музыка. И я действительно со всего размаху приложился к этой схеме. Потом я понял внутреннюю красоту этого произведения, но для этого понадобилось несколько лет.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Если вспомнить любого, кто в школьные годы занимался музыкой, наверное, от этюдов Черни, от гамм, классических произведений — они чувствовали себя глубоко подавленными. Им хотелось другого звука. Существует ли, на ваш взгляд, некая зашоренность официальной культуры?
А. ТКАЧЕВ: Думаю, что существует. Если высказывать мое мнение, то я думаю, что до классических вещей нужно элементарно дорасти. И не только в музыке, а в любых областях — в литературе, кино. Я в свое время органически не переваривал Андрея Тарковского, а сейчас «Сталкер» мой любимый фильм. Хотя поздние его фильмы я по-прежнему не понимаю, но думаю, что дойду до них. Так же и в музыке. К классической музыке я пришел именно через обработки. Есть такая голландская группа «Эксепшн» она специализировалась на этих обработках. Я пришел к классике от обратного. Но было бы очень скучно жить в мире, если бы все можно было расставить по полочкам. Искусство потому и искусство, что отличается от математики тут нет дважды-два четыре.
К. КРИМЕЦ: Я хотел бы и тех, и других пригласить завтра к 9 часам придти на наш концерт и поклонников рока, и симфонической музыки. А потом, может быть, мы еще раз спросим у них, что им понравилось. Подойдите к Зеленому театру в Нескучном саду там, где центр Стаса Намина. В 21.00 мы начинаем.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Итак, мы задавали вопрос — какое звучание вы предпочитаете, симфоническое или роковое. Нам позвонило 914 человек. Уважаемые корректоры позиций, как вы считаете, как разделились голоса наших слушателей в процентном отношении?
А. ГОНЧАРОВ: Думаю, 50 на 50.
А. ТКАЧЕВ: Думаю, больше роковые 70 на 30.
К. КРИМЕЦ: 98 на два. Понятно, что симфонисты выигрывают.
В. ХОЛСТИНИН: Ну я тоже думаю, что процент будет неравным, но доказывает это не то, сколько людей слушают классическую музыку, а сколько людей позвонило к нам. Потому что многим, может быть, вопрос показался недостаточным основанием, чтобы вообще браться за телефон. Я считаю, что поклонников рок-музыки будет больше, но это необъективный опрос.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Итак, из 914 человек 70 предпочитают звучание симфоническое, и 30% — рока.
К. КРИМЕЦ: Молодцы. И это говорит о возросшей культуре нашего народа.
А. ТКАЧЕВ: Это говорит, что рокерам надо подтягивать свои позиции на нашем фронте.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А пейджер нам пишет: «Выдающийся пример синтеза эстрады и классики Ванесса Мей» «Совместимость различных жанров есть понятие абсолютное, и доступность к сердцу слушателя есть величина весьма относительная» «Рок это только динамическая составляющая музыки, а не отдельный жанр, чистый рок это вообще ничто», — так считает Дима из Петербурга. Андрей полагает, что и то и другое себя изжило. «Симфоническое звучание тончайший деликатес, а роковое это дешевая сосиска», — так считает Елена. А вот Иван полагает, что мы дошли до маразма в духе «кого ты больше любишь, папу или маму?»
К. КРИМЕЦ: И он прав.
В. ХОЛСТИНИН: Все согласны.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Мандельштам, обращаясь к Баху, сказал, что «звук шестнадцатые доли, органа многосложный крик лишь воркотня твоя, не боле, о, несговорчивый старик». Нужна ли несговорчивость любому из жанров?
В. ХОЛСТИНИН: Наверное, все-таки нужна несговорчивость. Мы пытаемся сделать какую-то работу вместе и пока получаем от этого огромное удовольствие. А несговорчивость нужна, поскольку я, все что люблю в искусстве — это все легло в руку не сразу.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Почему многих адептов симфонической музыки считают представителями эстрады от классики?
К. КРИМЕЦ: Не понял вопрос.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: В восприятии тех, кто слушает музыку, есть некое градуирование людей по степени отдаваемости залу. То есть дирижеров, исполнителей, которые в той или иной, в меньшей или большей степени, «заигрывают» с залом. Частенько это воспринимают как негатив как вы считаете, это правильно?
К. КРИМЕЦ: Я просто не знаю, кто заигрывает с залом. Люди творят, отдаются. Степень таланта — вот о чем можно говорить, степень общей культуры. Как наш друг сказал, что он что-то знал, а теперь знает больше, а через некоторое время еще больше узнает. Люди растут, меняются, поэтому нет жесткости в ответе на очень хороший вопрос.
А. ТКАЧЕВ: Думаю, что нужна категоричность, потому что она двигатель вперед.
А. ГОНЧАРОВ: У нас всегда последовательные движения отвергали предыдущие, а потом благополучно оказывалось, что все это преломлялось во что-то новое, совместное, причем все это в довольно большом синтезе. Поэтому мне кажется, что в этой постановке вопроса есть некоторое лукавство.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Существуют пьесы, которые являются мечтой для любого драматического артиста, и на которых спотыкаются многие артисты. Речь идет о самых классических произведениях — о Шекспире, о многих русских классиках. Можно ли также воспринимать произведения русской музыкальной классики?
К. КРИМЕЦ: Что можно говорить о Пендерецком, если его многие не слышали? Кто-то что-то будет говорить, а что толку? Надо знать предмет. Конечно, есть трудные для восприятия, тот же Мандельштам далеко не каждому любителю читать вечернюю прессу приятен. Поэтому я думаю, что слушать надо, и жить надо. Есть же слоны, которые наступают на уши кому-то, и тогда не слышно ни того, ни другого, ни третьего. У каждого свой путь и в жизни, и в искусстве. И мне кажется, что правильно Саша сказал нельзя так четко все разграничить. Есть разные этапы становления. Сто лет назад никто не мог подумать,что мы будем летать на самолетах. А сейчас это норма. То же самое с музыкой, поэзией. Был вечер Евтушенко а мы с ним когда-то в Большом зале Консерватории впервые делали «Слово и симфонический оркестр». Это очень нечастый, к сожалению, жанр. Я, например, так работал со Смоктуновским он читал Пастернака, а мой оркестр играл соответствующую музыку есть много разных форм, и очень интересных. Мы были недавно в Ленинграде какой восторг я испытал, когда тысячи людей горят одномоментно.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Вы знаете, они даже на пейджер присылают вам благодарности за концерт в Петербурге. Но если говорить о вашей музыке, персонифицировано вашей какие слова, на ваш взгляд, соответствуют тому или иному мелодическому звучанию? Ведь и то и другое попытка выразить собственные эмоции.
К. КРИМЕЦ: Должен вам сказать, что музыка начинается там, где кончается слово. Это первое. Второе состояние, которое вызывает музыка у человека, внутреннее состояние, иногда слезы знаете, как здорово иногда видеть слезы на какой-нибудь тончайшей музыке? Значит, душевное раскрытие слушателя это и есть то, ради чего, во имя чего, и зачем. Будь то рок, народные инструменты, африканские, или как вы сказали, на бедрах. Я, кстати, очень уважаю Марка Пекарского он оригинальный, молодец, и мы с ним делали много совместных работ. Так что музыка есть музыка, и она, как и все остальное, что изобрело человечество, должна быть, и будет, и пусть побольше слушают лучшего, хорошего, качественного. Только, пожалуйста, без дурного вкуса. Потому что и там и сям он есть.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Так это ваша задача воспитать хороший вкус.
К. КРИМЕЦ: Так мы только этим и занимаемся. Мы не воспитываем, но мы пропагандируем, доказываем. Сообщаем. Когда-то Альфреда Шнитке долбили, а он при написании «Реквиема» использовал богатейшую палитру.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Где заканчивается искусство и начинается формотворчество? В какой момент пьеса становится неузнаваемой?
А. ГОНЧАРОВ: Вообще все жанры у нас идут от любви. Если человек берется исполнять кого угодно, в любом жанре, если у него на сердце любовь у него все получится. Если любви нет, а какие-то другие чувства меркантильные, желание прославиться, много дурных всяких чувств соответственно, ничего не получится.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Любовь, а не талант?
А. ГОНЧАРОВ: Одно другому должно помогать. Оно, как правило, так и происходит
А. ТКАЧЕВ: На мой взгляд, искусство кончается там, где эпатажность ставится самоцелью. Когда причина — не что-то дать людям, а себя показать
В. ХОЛСТИНИН: Да, я согласен, наверное, так и происходит.
Н..БОЛТЯНСКАЯ: Константин Дмитриевич, а вы как думаете?
К. КРИМЕЦ: Про что?
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Как определить это качество, как определить, где еще искусство, а где попытка выразить себя?
К. КРИМЕЦ: А никто не может это определить. Оно как любовь — вот когда это чувство есть, то оно есть. А когда оно кончается или начинается, или его вообще нет тогда это уже не любовь а, предположим, другое чувство.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Сообщение от Инны из города Волгограда «Самые лучшие гитаристы, музыканты и композиторы — Владимир Холстинин и Сергей Терентьев, Виталий Дубинин, Александр Манякин и Валерий Кипелов». Пожалуйста?
В. ХОЛСТИНИН: Это пройдет.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А что не пройдет?
В. ХОЛСТИНИН: Я не понял что не пройдет? Я в детстве прочитал в одном журнале, что самый лучший гитарист, бас-гитарист и барабанщик кто-то еще в группе «Бей-Сити роллерз» был такой ансамбль — в коротких штанишках здоровые мужики играли очень веселую коммерческую музыку. Не пройдет, наверное, то, что мы делаем вместе — песни, пластинки, которые мы записываем может быть нам повезет, и они проживут несколько дольше, чем наша группа или чем мы сами.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Вопрос на пейджере: «Когда происходит сотрудничество, каждый привносит свое, или есть некая органика».
В. ХОЛСТИНИН: Да конечно, каждый привносит свое. Вот если бы мне сказали 10 лет назад, что мое произведение будет играть 70 человек с консерваторским образованием по нотам, я бы рассмеялся в лицо. По крайней мере, представить себе это я никогда не мог точно. Но когда мы послушали первые аранжировки, которые сделал Кирилл Уманский может быть это как раз тот самый случай, когда переводчик талантливее поэта, я не знаю, но для нас это было шоковым впечатлением мы не знали, что в нашей, как нам казалось, простой музыке, ну, может быть, очень энергичной, скрыты такие краски. Я где-то читал, что симфонический оркестр по богатству красок остается непревзойденным, но на себе испытал это впервые. И я счастлив, что со мной это произошло, и доволен своей судьбой, потому что мы существуем уже 17 лет. И только через 17 лет у нас появилось желание и возможность осуществить этот самый синтез.
К. КРИМЕЦ: Я позволю себе сказать не от себя, а от имени моих 70 артистов, которые живут этим концертом, поверьте мне. Мы играем разную музыку, и записываем, и выступаем, но когда мы начали сотрудничество с «Арией», а мы делаем это уже достаточно долго, я увидел новое качество моих артистов. И они очень хотят того самого слияния, чтобы это было единое произведение исполнительского искусства. И мы к этому идем. Ребята из «Арии» тоже чуть иначе подают тот материал, который они делают без нас. Но с нами это приобретает даже немного иное тональное соотношение все становится интереснее, богаче, и разнообразнее, привлекательнее и ярче. И мои артисты стремятся к абсолютному слиянию так, чтобы не было понятно, что один на тромбоне, а другой на гитаре, а третий — на барабанах. Произведение исполнительского искусства, плюс свет, плюс масса поклонников все это создает праздник. Я надеюсь, что завтра будет праздник мы к этому внутренне готовы.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А что есть у людей, с которыми вы начали сотрудничать такого, чего нет у вас и ваших артистов?
К. КРИМЕЦ: Я должен сказать, что такая энергетика, которая есть у группы «Ария» она на всемирном уровне. Потому что я имею счастье работать не только с этой группой, я работал с «Электрик лайт оркестра» это английская группа, и я знаю ее в очень хорошее время, когда они были в расцвете, и мы много ездили по разным странам европейским, и у наших ребят тебе скажу, ты рядом сидишь чудовищно сильная энергетика, этого нет, к сожалению, очень часто в потенциале у моих замечательных сподвижников.
В. ХОЛСТИНИН: В симфоническом оркестре нас больше всего потрясла, во-первых, дисциплина потому что 5 человек, будь они идиоты или оболтусы, с ними все равно можно договориться, но 70 человек на сцене у них есть внутренняя культура и внутренняя дисциплина, у каждого из этих 70 музыкантов.
К. КРИМЕЦ: У кого нет не остаются в оркестре.
В. ХОЛСТИНИН: Этому нужно учиться всем. Они играют очень профессионально и очень стабильно каждый раз. Хотя все равно, когда включается кнопка записи, они вдруг начинают играть лучше, чем только что на репетиции это видно со стороны. Я думаю, мы очень много почерпнем для себя после этого сотрудничества. Правда, я надеюсь, что оно прекратится мы бы не хотели, чтобы оркестр существовал в качестве фона. Как раз нас интересовала равноправная музыка. Потому что можно было просто переложить свое произведение на оркестр, и добавить туда чуть-чуть ударных такие примеры есть, это тоже интересно. Но в идеале музыка должна делаться изначально с учетом того, что будет оркестр, потому что все-таки песни писались до того, а потом делались оркестровки. Вот если бы мы знали, что возможно написать произведение заранее как уже многие группы делают, группа «Рейч», например, выпустила недавно такой альбом. Поэтому я надеюсь, что в будущем мы сделаем несколько работ прямо в студии, вместе с оркестром уже на пластинке.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: Я так думаю, что настал момент подводить итоги, но остался вопрос, который мне показался любопытен «Чем плох эпатаж, в том числе и в музыке он ведь неизведанное? И не считаете ли вы сами себя адептами этого эпатажа?»
К. КРИМЕЦ: Я просто даже не понимаю, как можно предполагать, что люди, которые творят, воодушевлены, думают о какой-то эпатажности. Или о чем-то еще. Они самовыражаются, отдаются есть такое замечательное русское слово, которое женщины понимают лучше отдаваться. Вот мы и отдаемся, а не эпатажничаем, или придумываем что-нибудь. Наша задача, любого художника самовыразиться, принести доброе, светлое, чистое, красивое тем, кто пришел к нам, кто нас слушает. При чем тут эпатажность?
В. ХОЛСТИНИН: Для этого у нас есть менеджмент, замечательный наш режиссер Юрий Соколов, который как раз об этом и думает как выгодно это все преподнести и раскрасить на концерте. Потому что мы во время исполнения зачастую не видим, что происходит над нами, сзади или вокруг. Мы играем музыку, и отдаемся этому всей душой. А менеджмент думает об эпатажности, и если менеджмент удачный, то у него это хорошо получается.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: При записи альбомов есть такая специальность, как саунд-продюсер. Это человек, который оценивает то, что получилось, человек, который берет на себя ответственность за чистоту жанра. Нужна эта специальность сегодня?
В. ХОЛСТИНИН: Безусловно, нужна, и как раз отсутствие института продюсеров в нашей стране, а я знаю буквально несколько человек, кто может работать в студии и называться этим словом, — приводит к появлению плохого продукта, и даже дело не в чистоте жанра, а в пошлятине, которую мы зачастую слышим по радио и с экранов телевидения. Если бы у нас были такие продюсеры, как у упоминаемой недавно девушки Бритни Спирс, то у нас попса даже была бы гораздо более качественной.
К. КРИМЕЦ: Конечно, нужны. Только талантливые, честные, искренние, профессиональные как вы.
Н. БОЛТЯНСКАЯ: А я напомню, что в студии были Константин Кримец, дирижер интернационального симфонического оркестра «Глобалис», Владимир Холстинин, музыкант и композитор группы «Ария», у которых завтра в Зеленом театре Нескучного сада в 21.00 совместный концерт, и Анатолий Ткачев, обозреватель журнала «Музыкальная жизнь», Александр Гончаров, корреспондент журнала «Мюзик бокс». Спасибо всем.




← назад

 
Идея создания сайта и права принадлежат Татьяне Наумовой.