Жизнь

Константин Дмитриевич Кримец родился 2 октября 1939 года на Украине, в поселке Буча под Киевом. Интересно, что отвечая на вопрос о своем рождении, он постоянно и настойчиво использовал оборот «был рожден», подчеркивая тем самым, что сделал это не сам по себе, а был произведен на свет по воле своих родителей. Он вообще считал, что правильнее о рождении любого человека говорить именно так.

 

Семейная легенда его появления на свет гласит, что для матери – Раисы Васильевны - слишком юной для появления своего незапланированного первенца, он не был желанным ребенком. От мальчика с детства не скрывали, что он мог бы и вовсе не дожить до своего рождения – мать всерьез хотела избавиться от дитя. Участь младенца решила бабушка – сильная и волевая Наталия Дмитриевна, запретившая легкомысленной дочери прерывать беременность. Дело в том, что скороспелому браку родителей Константина Дмитриевича предшествовала скандальная история. Его отец – Дмитрий Васильевич Кримец - приехал в Бучу работать учителем математики в местной школе, и снимал комнату в доме Наталии Дмитриевны. Там он и сошелся с ее дочерью, едва ли достигшей к тому времени совершеннолетия. Когда стало известно об интересном положении Раисы, молодых поженили, но браку не суждено было продлиться. Даже в тот недолгий период, пока они жили вместе, их сопровождали постоянные ссоры. У Дмитрия Васильевича оказался тяжелый нрав: он легко поднимал руку на свою молодую жену. Раиса Васильевна писала матери, ненадолго оставившей молодых вскоре после свадьбы: «Дорогая мамочка, если ты еще хочешь застать меня в живых, пожалуйста, приезжай поскорее!» Брак окончательно распался примерно через год после появления на свет маленького Кости. Позже отец Константина Дмитриевича переехал жить в город Козелец Черниговской области и на протяжении дальнейшей жизни практически не принимал участия в воспитании сына.

 

Поскольку мать Кости была еще сама слишком молода и несамостоятельна, его воспитанием с ранних лет активно занималась бабушка - Наталия Дмитриевна - натура деятельная и яркая. По словам самого Константина Дмитриевича, происходила она из обедневшей дворянской либо купеческой семьи, хотя документов, подтверждающих то либо другое, не сохранилось. По всей вероятности, Наталия Дмитриевна представляла ветвь зажиточного когда-то рода, утратившего состояния и дома в Киеве после революции, и потому она вынуждено скрывала свое истинное происхождение при новой власти. Наталья Дмитриевна, по ее собственным воспоминаниям, передаваемым позже внуку, говорила, что в центре Киева у их семьи был дом и ресторан, в котором сама она в юности работала за кассой. Говорила она также и что-то об образовании, полученном в столице. До потомков доходили смутные воспоминания об институте благородных девиц в Смольном. Но что это было – реальность или несбывшаяся мечта – так и осталось загадкой. А теперь установить подлинный статус семьи за давностью лет и вовсе не представляется возможным.

 

В любом случае известно, что Наталья Дмитриевна отличалась сметливым умом и твердым характером, которого вполне хватило для того, чтобы удачно выйти замуж. Ее партию составил человек передовой по тем временам профессии – инженер-путеец Василий Варфоломеевич Портянко. Он занимал весьма крупный пост – состоял членом правления Юго-Западной железной дороги. (Тогда она называлась просто Южной.) По законам своего времени руководящим сотрудникам железнодорожного правления выделялись участки земли вдоль строящейся железнодорожной линии, и дед Константина Дмитриевича получил как раз такой большой «служебный» надел в поселке Буча.

 

Возглавляя крупный коллектив строителей узкоколейки, Василий Варфоломеевич являл собой тип замечательного человека и руководителя, заботящегося не только о материальной, но и духовной стороне жизни. На участке принадлежавшей ему земли он инициировал строительство церкви, которой до его приезда в поселке не было. При этом он не только начал движение по сбору средств на строительство храма, но и сам вносил значительные суммы для осуществления своего начинания. До конца своей жизни он являлся церковным старостой и по своему завещанию был похоронен под алтарем «своей» церкви. После войны церковь почти все время стояла заброшенной. По воспоминаниям современников, местные ребятишки гоняли в ней летучих мышей. В 1972 году деревянная церковь, со временем пришедшая к обветшанию и использовавшаяся по обычаям советского времени для хозяйственных нужд, была снесена. Прах же Василия Варфоломеевича перезахоронен не был – так и остался на месте бывшего алтаря. А со временем там, где когда-то возвышался сельский храм, и вовсе построили жилой дом…

 

К сожалению, Василий Варфоломеевич ушел из жизни от внезапно случившегося воспаления легких еще в начале 20-х годов задолго до рождения своего внука, оставив жену Наталью Дмитриевну с сыном, и буквально новорожденной дочерью Раисой на руках. Таким образом, своего деда маленький Костя знал только по воспоминаниям бабушки и семейным преданиям. Но влияние его незаурядной личности, как и память об этом замечательном человеке пронес через всю жизнь.

 

Через два года после рождения Кости Украина оказалась под немецко-фашистской оккупацией. В поселок Буча вошли немецкие войска, и в доме семьи Портянко, как в одном из немногочисленных каменных и просторных домов расположился штаб немецкой группировки. Маленький Костя вместе с мамой и бабушкой почти целый год ютился в холодном и сыром подвале собственного дома. Незаживающей памятью об этом тяжелом испытании навсегда остался ревматизм и необычайно почтительное, как у большинства людей переживших голодное лихолетье войны, отношение к пище. До конца жизни Константин Дмитриевич вспоминал страх и голод, который пришлось пережить его семье во время оккупации.

 

Но с отступлением немецких войск, жизнь в поселке постепенно начала налаживаться. Костя с мамой и бабушкой вернулись из подвала в привычную обстановку своего дома. Голод и нищета, конечно, еще оставались, но страх прямой угрозы жизни постепенно отходил в прошлое, уступая место мирным заботам. Очень скоро стало ясно, что маленький Костя обладал невероятной энергией. С детства он рос чрезвычайно подвижным, непоседливым и импульсивным ребенком, что вызывало серьезные опасения родных за его дальнейшую судьбу.

 

Так случилось, что через пару домов от усадьбы семьи Портянко проживало семейство Ольги Антоновны и Николая Ивановича Скоропостижных, с которыми была очень дружна бабушка Константина Дмитриевича. Николай Иванович стал священником отстроенной в поселке церкви, и одновременно являлся настоятелем Владимирского собора в Киеве. А его супруга - крестная мать маленького Кости – будучи дворянского происхождения, получила в свое время великолепное музыкальное образование. Как человек, искренне влюбленный в музыку, она много делала для музыкального просвещения в местной среде. Предметом ее особой заботы стали дети, для которых она разработала чрезвычайно передовую для своего времени методику обучения с раннего возраста. На свои музыкальные курсы она набирала ребятишек от пяти лет. Одним из ее учеников и стал непоседливый Костя – крестный сын и внук ближайшей подруги. Очень скоро Ольга Ивановна обнаружила у мальчика абсолютный слух, что дало повод незамедлительно провозгласить его юным дарованием. И, можно сказать, что с этого момента судьба Кости была предрешена.

 

По мнению Натальи Дмитриевна и Ольги Антоновны, музыка могла бы стать тем организующим началом в жизни беспутного сорванца, которое поставило бы ребенка на рельсы направленного использования своей неуемной энергии и уберегла бы от многих проблем. Таким образом, обе женщины всерьез решили сделать из него музыканта и прикладывали к этому немало стараний. По настоянию своей подруги, Наталия Дмитриевна железной рукой засадила мальчика за пианино и всячески способствовала интенсивной организации музыкального образования, что вызывало, надо отметить, весьма бурные протесты со стороны внука. По рассказам самого Константина Дмитриевича, относящимся к воспоминаниям раннего детства, он, будучи, сызмальства юрким, щуплым и проворным, то и дело норовил удрать от бдительного ока своих музыкальных воспитательниц в оконную форточку. Там, на улице его уже ждали деревенские приятели, не ведавшие тягот кропотливого разучивания гамм и беззаботно гонявшие коз и гусей по сельским улицам. В те годы, куда больше, чем музыкальные экзерсисы Косточку – как любовно называла его бабушка - интересовали вишни в соседских садах, которые всегда росли в Буче в большом избытке.

 

Вспоминая свое трудное, полное лишений и испытаний детство, пришедшееся как раз на голодные послевоенные годы, Константин Дмитриевич вместе с тем никогда не забывал отметить совершенно особое ощущение оберегающей заботы и любви, исходившей от двух его хранительниц и покровительниц – бабушки и крестной матери. Воистину, он ставил их роль в своей жизни выше, чем собственно родителей, ибо считал, что одной из них обязан собственно сохранением своей жизни, а другой – своим музыкальным появлением на свет. Не раз вспоминал он как бабушка ценой невероятных усилий, несмотря на постоянную нужду, изыскивала возможность побаловать его разными вкусностями, из которых больше всего он ценил маковое лакомство. Для его приготовления бабушка перетирала мак до выделения макового молочка, используя при этом специальный горшок – макитру. Процесс приготовления был очень длительным. Для того чтобы добиться необходимого состояния однородной массы, иногда тратились часы кропотливого труда. До конца жизни вспоминал Константин Дмитриевич вкус бабушкиных маковых сладостей, считая, что это самые вкусные лакомства, которые ему когда либо приходилось пробовать.

 

Вообще же о днях детства Константина Дмитриевича сведений сохранилось очень немного, и базируются они по большей части на эпизодах, сохранившихся в памяти его близких, и прижизненных воспоминаниях самого маэстро. Записок он после себя не оставил, дневников почти не вел, поэтому восстанавливать картины его ранней жизни можно исключительно по таким рассказам, бережно хранимым супругой от первого брака Светланой Ивановной и дочерью Натальей, которые до сих пор поддерживают прочные связи с малой родиной дирижера. Сохраненные и донесенные ими воспоминания, к сожалению, по большей части хронологически разрознены и обрывочны. Но из них можно попытаться составить образ мальчика Кости, предстающий перед нами в виде вечно непоседливого деревенского сорванца и пострела, не дававшего своим близким ни минуты покоя. Константин Дмитриевич часто с ностальгией вспоминал, как любил до исступления мчаться по поселку, устремляясь неведомо куда, долго бежать, не останавливаясь, пока хватало сил, чтобы потом упасть лицом в траву и вдыхать полной грудью букет ее пряных и свежих запахов. Рассказывал, как любил встречать и провожать поезда местной одноколейки, забравшись на самый верх семафора, и, с непередаваемым восторгом и волнением вглядываться в голубую даль, где скрывался от его глаз неведомый огромный город, и куда тянула его беспокойная и непоседливая душа. С веселым озорством предавался воспоминаниям о домашней козе-кормилице, которую нередко гонял по всей округе.

 

Привольная деревенская жизнь закончилась, когда однажды было решено, что пора ему отправляться учиться в Киев. Выбор пал на Киевскую среднюю специальную музыкальную школу-интернат им. М.В. Лисенко. Произошло это событие, по всей видимости, когда Косте было уже около 10 лет. Так что по приезду в Киев, он попал сразу в 3-ий класс музыкальной школы. По его собственным воспоминаниям, он так приглянулся директору школы, что тот даже позволял ему сиживать в своем огромном кожаном кресле, что вызывало в душе деревенского мальчишки подлинный восторг. Возможно, что в его глазах это было первое проявление своего рода признания своих музыкальных талантов.

 

По словам Константина Дмитриевича, будущего дирижера в нем впервые разглядела школьная учительница Евгения Дмитриевна Котельникова. Он нередко вспоминал, как она говорила: «Кримец рожден, чтобы стать дирижером!». До школы Костя учился игре на фортепьяно. Евгения Дмитриевна предложила учиться игре на флейте и участвовать в выступлениях школьного оркестра. И для вечного непоседы из деревни Буча открылся новый прекрасный мир… Сказать, что он полюбил музыку всей душой, значит ничего не передать. Со столь свойственной ему абсолютной самоотдачей, он принялся за постижение музыки. Уже тогда ему стало очевидно, что свою жизнь он без музыки не мыслил. Но долгое время в детстве и юности эту страсть он все же делили еще с одним сильным увлечением – любовью к астрофизике. Стройная гармония Вселенной пленяла его не меньше музыкальных созвучий, и Костя всерьез подумывал о том, чтобы стать астрономом. И это было не просто мечтанием. Учась в школе, он не раз становился участником и победителем олимпиад по математике и астрофизике. А однажды даже стал победителем республиканской олимпиады, за что был в 1954 году официально приглашен на астрономический совет АН СССР, чем очень гордился. Знания, приобретенные таким образом, были настолько убедительны, что Косте доверяли проведение экскурсий для сверстников по Киевскому планетарию. Кстати, именно во время одной из таких экскурсий, он познакомился с Игорем Караченцевым, будущим доктором физико-математических наук, профессором, заведующим лабораторией внегалактической астрономии в Специальной астрофизической обсерватории РАН, а тогда просто юным любителем астрономии, впервые узнавшим о тайнах Вселенной из уст экскурсовода с красным галстуком . Очень быстро дети подружились. И хотя позже жизнь разлучила их, теплое чувство к своему другу Игорю Дмитриевичу Караченцеву Константин Дмитриевич пронес через всю жизнь.

 

И все же любовь к музыке со временем одержала верх. Желание быть дирижером всерьез овладело юным музыкантом уже в старших классах музыкальной школы окончательно и бесповоротно. Этому немало способствовало знакомство с творчеством выдающегося дирижера тех лет Натана Григорьевича Рахлина. Натан Григорьевич Рахлин, долгие годы возглавлявший Государственный симфонический оркестр Украинской ССР в то время буквально царил в киевских концертных залах и являлся подлинным кумиром многих молодых музыкантов. Попал под властную силу его экспрессивно-чувственной манеры дирижирования и юный Костя, который часто посещал выступления выдающегося корифея, впитывая и усваивая особый энергетический настрой общего единения и ликования, возникающий на его концертах. Во многом именно знакомство с техникой и манерой дирижирования Натана Григорьевича определило направление, в котором впоследствии стал развивать свой талант Константин Дмитриевич.

 

После знакомство с Рахлиным, Костя буквально «заболел» дирижированием. Часто приходя домой, он занимался отработкой движения рук, подолгу стоя у зеркала, чем не мало удивлял и даже возмущал своих домашних, зачастую видевших в такой одержимости лишь детскую блажь и чудачество. К этому времени Костя жил с матерью и отчимом, человеком по имени Яков Котенко, в Киеве, в доме на ул. Тургеневской. Отчим, вдовец с двумя детьми, человек, по-своему не плохой, так и не стал родным для Кости. Напротив, находясь в его доме, Костя ощущал себя чужим и порой даже лишним. Видя как мать отдает свою заботу новому мужу, он не испытывал ничего кроме обиды и ревности. Отношения с отчимом откровенно не складывались. Наверно, они вряд ли могли сложиться. Ведь Костя в действительности обладал непростым характером. Невероятно упрямый, настырный, стремящийся все сделать по-своему, не признающий авторитета не родного отца, он вряд ли мог вызвать симпатию с его стороны. Отчима раздражали амбициозные планы своего пасынка. Ему представлялись смешными претензии на мощный потенциал, который, казалось, не ощущал никто, кроме самого юного музыканта. Поэтому родным домом для Кости была скорее музыкальная школа, где уже к 10-му классу он имел «собственный» симфонический оркестр из 70 человек! Оркестр состоял в основном из учащихся музыкальной школы, но были там и студенты начальных курсов консерватории.

 

Первое выступление школьного оркестра состоялось весной 1958 года на выпускных экзаменах музыкальной школы. В сводной программе выпускников оркестр под управлением Константина Кримца исполнил «Турецкий марш» Моцарта. Многочисленные друзья, пришедшие поддержать музыканта, устроили ему настоящую овацию. После концерта многие особенно отмечали его пальцы – тонкие, чувствительные и необычайно выразительные. (Кстати, уже тогда он мечтал дирижировать без палочки!) Гордость и восторг переполняли юного дирижера. Впереди, казалось, его ждет только светлое будущее.

 

И надо сказать, у Кости были реальные основания думать, что блестящая музыкальная карьера ему обеспечена. Еще ранней весной, накануне выпускных экзаменов, он явился в Москву на прослушивание к знаменитому профессору Николаю Павловичу Аносову. Чтобы встретиться со знаменитым педагогом Костя провел ночь буквально у порога Московской консерватории, возле знаменитого памятника Чайковскому. Прослушивание прошло более, чем удачно. Николай Павлович высоко оценил дарование юного музыканта из Киева, сказав, по словам самого Константина Дмитриевича, что у него никогда не было такого талантливого ученика. Он обещал Косте место на факультете оперно-симфонического дирижирования и велел приезжать снова уже с документами во время вступительных экзаменов. Но… И здесь происходит событие, которое, как окажется позже, сильно отразится на всей его дальнейшей музыкальной судьбе Константина Дмитриевича. Приехав в Консерваторию в начале лета с документами на руках, Костя уже не находит там Николая Павловича. К этому времени Аносов отправляется обучать музыке молодежь дружественного Китая. В отсутствие своего покровителя, молодой музыкант не находит поддержки в приемной комиссии московской консерватории. Самонадеянно отвергнув предложение поступить на отделение хорового дирижирования с последующим переводом на оперно-симфоническое («Как, я же симфонист!»), он возвращается в Киев. Там, по его собственным словам, его с распростертыми объятиями принимают в Киевскую государственную Консерваторию.

 

Таким образом, в 1958 году Константин Дмитриевич вопреки своим мечтам о Москве становится студентом Киевской Государственной консерватории. По свидетельствам современников этого периода, обстановка в культурной жизни Киева конца 50-х-начала 60-х годов была довольно своеобразной. С одной стороны, Киев жил насыщенной и яркой музыкальной жизнью, восторженно встречая выступления известных отечественных и зарубежных музыкантов. Кто только не перебывал в этот период в Киеве. Это было поистине удивительное время. С триумфом гастролировал американский дирижер Юджин Орманди со своим Филадельфийским оркестром. Его выдающиеся романтические интерпретации произведений Бетховена, Шумана, Штрауса неизменно производили на слушателей неизгладимое впечатление. В 1958 году в Киеве с большим успехом прошли гастроли американского дирижера польского происхождения Леопольда Стоковского, любившего поражать публику своими странными причудами. Рассказывают, например, что по установленному им негласному правилу оркестр должен был всегда начинать звучание буквально за секунду раньше, чем он подходил к дирижерскому пульту. Воображение знавших его людей поражала и необычайно густая шевелюра, и манера оставлять вместо подписи не на что непохожий фантастический росчерк. Отмечают, что его выступления имели заслуженный успех. «Волшебником созвучий, дирижером тонко чувствующим истину и красоту» называл его Николай Рерих. Приезжали и многие другие. Но помимо собственно фамилий, смысл заключался в том, что они привозили произведения, которые в Советском Союзе зачастую еще никогда не слышали. В Киеве в начале 1960-х годов впервые звучал концерт для левой руки Равеля. А в то время вообще мало кто знал, что есть такая форма концертного произведения. Впервые прозвучал Бернстайн. И, конечно, Костя стремился не пропускать ни одного из таких выступлений, каждое из которых оставляло свой вклад в формировании граней его собственного таланта.

 

Легендарный Мситслав Растропович, который был тогда для всех просто Слава, очень любил бывать в Киевской консерватории, покровительствую музыкантам всех направлений, а не только своего инструмента. Говорят, он ходил по коридору и запросто беседовал со всеми желающими. Студенты его обожали. В то время был с ним знаком и Костя, всегда впоследствии с большим уважением отзывавшейся о музыкальной и человеческой мере одаренности этого великого деятеля музыкальной культуры ХХ века.

 

Но в тоже время такое богатство и насыщенность музыкальной жизни сочеталось с жестким контролем со стороны идеологических органов. И хотя со времен знаменитых партийных постановлений 1948 года прошло уже более десяти лет, их тон и понятия не так просто было выветрить из общественной жизни. Ныне известный дирижер, а в ту пору старший товарищ и кумир Кости Кримца Игорь Блажков в одном из своих интервью вспоминает: « Культурные газеты и журналы были переполнены «ждановской» лексикой, которая утверждала постулаты соцреализма, а музыка Запада называлась «антинародной», «буржуазной», «формалистической». Из консерватории можно было легко вылететь только использования в партитуре такого «аполитичного» инструмента, как саксофон. Из комсомола могли отчислить за увлечение актуальным в то время направлением атональной музыки. Студентов творческих ВУЗов по разнарядке отправляли в армию за проявление интереса к творчеству «несанкционированных» западных композиторов. И такие факты были далеко не редкостью. Один из известных случаев в этом роде произошел как раз с Игорем Блажковым. Он поступил в консерваторию в 1954 году и особо выделялся среди студентов своей творческой смелостью и стремлением к новаторским экспериментам в музыке. Игорь был одним из первых студентов, кому удалось организовать переписку с несколькими иностранными музыковедами и композиторами, и в том числе Стравинским. Он получал от них ноты новых произведений, разучивал их вместе со студенческим оркестром и ценой невероятных усилий умудрялся устраивать публичные выступления в киевской филармонии. Всякий раз с грандиозным скандалом и невероятным успехом у публики.

 

По словам самого Игоря Ивановича из уже цитируемого интервью, «в то время в киевской консерватории активно действовало Научно-студенческое общество, в рамках которого каждый студент мог раз в год продирижировать и подготовить доклад о каком-либо произведении». Игорь Блажков выбрал «Жар-Птицу» Стравинского. А ведь Стравинский числился в то время в СССР «опальным» композитором, и исполнение его произведений находилось под жесточайших запретом. Поэтому, как только консерваторское руководство прознало о планах своего студента, исполнение велели отменить. Дело закончилось отчислением из консерватории. Восстановиться удалось с большим трудом и только спустя полгода.

 

История эта имела невероятную огласку, популярность Блажкова среди студентов консерватории была невероятной. Он был героем молодежи, студенты младших курсов стремились ему во всем подражать. Казалось, своей смелостью он бросает вызов всей системе, проявляя истинную бескомпромиссную сущность настоящего служителя музыки. Все это, вне всякого сомнения, произвело сильнейшее впечатление и на студента факультета дирижирования Константина Кримца. Он увидел перед собой образец, пример, которому захотелось следовать. Полностью в духе царивших в то время нравов, Костя тоже затеял переписку с иностранными композиторами. Очень скоро сред них определился и тот, кто вызывал наибольший интерес – восходящая звезда музыкального авангарда, польский композитор Кшиштоф Пендерецкий. Получив от него по почте ноты сложнейшего произведения «Плач по жертвам Хиросимы», Костя каким-то чудом проводит со студенческим коллективом 40 репетиций (а ведь надо было все держать в определенном секрете!) и устраивает-таки с ним уже в конце второго курса первое публичное выступление. Похоже, что дальнейшее развитее событий показалось невероятным только для самого юного дирижера, который искренне полагал, что теперь прославится на весь Киев. В какой-то степени, так и вышло. О состоявшемся концерте стало очень быстро известно консерваторскому начальству, которое не преминуло вызвать дирижера -экспериментатора для важного разговора. Окрыленный дирижер помчался на встречу, полагая, что добудет на ней поощрение и похвалу. Однако, на деле, ему объявили об исключении из комсомола со стандартной по тем временам формулировкой «за космополитизм и преклонении перед Западом». Кроме того, очень скоро ему сообщили и о том, что он лишается студенческой брони, и должен отправиться в армию. Это стало для него настоящим ударом. Несколько дней, желая избежать принудительного привода в военкомат, он даже скрывался у своих знакомых, пока, наконец, не стало известно, что гнев сменен на милость, и части наиболее одаренным студентам из призванных, все же разрешено продолжить обучение по специальности. Со временем Косте удалось даже восстановиться в комсомоле, но шлейф «неблагонадежного» тянулся за ним с тех пор на протяжении почти всей последующей жизни.

 

 

К сожалению, в ответах на эти вопросы, как и в большинстве случаев, можно опираться только на данные немногочисленных прижизненных интервью Константина Дмитриевича, фото домашнего архива, да на отрывочные воспоминания, сохраненные в памяти живыми свидетелями киевского периода его жизни. Попытаться заглянуть в прошлое и увидеть облик и склад личности юного дирижера можно только через призму этих скупых источников.

 

квозь нее он предстает невысоким, худощавым юношей с бронзово-рыжей шевелюрой слегка вьющихся волос, с яркими, сияющими голубыми глазами, с гладкой и светлой, но склонной к красноте кожей, какая бывает только у рыжеволосых людей. На лице выделялся крупный нос, с характерной горбинкой, которого он, по всей видимости, немного стеснялся. Как и своего невысокого роста, и кривоватых ног. Есть свидетельства, которые говорят о том, что в юности он весьма критически относился к своей внешности, переживая ее особенности как недостатки и стремясь побороть свою неуверенность всеми возможными способами. Физически развитым его никогда нельзя было назвать, но в нем была необычайная подвижность, упругость и верткость, которую отмечали все. В одежде он был крайне неприхотлив, мог месяцами ходить в одних и тех же брюках и рубашке, и, похоже, воспринимал это как должное, совершенно не стремясь к разнообразию в гардеробе.

 

Но в чем он всегда стремился к разнообразию, так это в ощущениях. Врожденный темперамент побуждал его к постоянному поиску новых впечатлений. Его способность постигать, впитывать и переживать свою жизнь была поистине выдающейся. Возможно, во многом он унаследовал эти свойства от своей матери Раисы Васильевны, которая отличалась поразительным жизнелюбием и умением получать удовольствие от простых радостей жизни.

 

Те, кто хорошо его помнит, отмечают также своеобразное разнообразие индивидуальностей, широкую вариативность проявлений личностных качеств. Энергичный, веселый, целеустремленный, амбициозный, эпатажный, бунтующий, страстный, вдохновенный, но в тоже время склонный к глубоким внутренним переживаниям, обладающий болезненно чувствительным самолюбием, острый на язык, упрямый, резкий, порой злой и раздражительный – такие качества Костя являл миру уже юные годы своей жизни. Таким его запомнили его друзья и близкие.

 

В студенческие годы кроме музыки у Кости появляется еще одна сильная страсть, которую он пронесет через всю дальнейшую жизнь. Это любовь к природе и путешествиям. Он становится заядлым туристом. Личный архив того времени просто переполнен любительскими фотографиями всевозможных турпоходов. Тут и там на размытых черно-белых фото проступают то очертания гор, то виды тайги, то пейзажи с речными излучинами. Похоже, что турпоходы – любимое времяпровождение советской молодежи - становятся основным видом досуга молодого музыканта. Здесь, как и во многом другом, за что он брался со всей силой своей страстной души, он ставит перед собой серьезные задачи и настойчиво стремиться к достижению высоких результатов. И не только в переносном смысле – очень скоро он приобретает разряд по туризму. Больше всего из многочисленных маршрутов его привлекают горы. Косте нравится проверять на прочность свой переполненный жизненной силой организм, и он принимает участие в маршрутах повышенной сложности, с настоящим альпинистским снаряжением и высокой степени опасности. Во время одного из таких походов он даже чуть было не срывается в пропасть. Его спасает девушка-инструктор, которая успевает задержать его падение буквально силой веса своего тела. Именно в горах Константин Дмитриевич познает незабываемую и ни с чем не сравнимую радость пребывания вдалеке от суетного мира, чувство величия и красоты постоянно меняющейся и вечно неизменной природы. Чистота, совершенство и недосягаемое парение горных вершин на всю жизнь станут для него эталоном и критерием мироощущения. Там, в горах, в условиях нетронутой природы он чувствует себя так необходимо свободным от условностей и правил социального мира, которые с ранних лет остро воспринимает как оковы и путы на своем творческом и жизненном пути. Возвращаясь из летних походов в консерваторию, он эпатирует руководство своими экстравагантными поступками. Так, во время одного из походов, его сильно покусали дикие пчелы, и чтобы скрыть следы укусов, он отрастил длинные волосы. Студент с такой прической сразу же вызвал нарекания администрации. Тогда, в пику требованию привести свой внешний вид в соответствии с нормами приличия, он побрился на лысо, обнажив многочисленные следы от пчелиных укусов во всей их малоприглядной припухлости, чем сильно пугал окружающих в течении довольно продолжительного времени.

 

Кроме путешествий Костя очень увлекается поэзией. Поэтическое слово с юных пор становится верным спутником по жизни. Один из его ближайших друзей той поры молодой поэт – Марк Киевский. Он читает много классики, но любимым на всю жизнь становится Пушкин:

 

 

 

 

 

 

Летом 1961 года уходит из жизни любимая бабушка – Наталья Дмитриевна. Константин тяжело переживает смерть человека, которому всегда будет считать себя обязанным появлению на свет и становлению как музыканта. С матерью отношения так и не складываются. В семье отчима он по-прежнему чувствует себя чужим. Финансовой поддержки от семьи он практически не имеет и может рассчитывать только на свои силы. Стипендию Костя тратит на коллекцию редких партитур, отчаянно экономя на еде. В это время он наживает серьезные проблемы с желудком, которые позже станут причиной хронической язвы.

 

В конце 50-х-начале 60-х годов Костя переживает настоящую первую любовь. Объектом его романтического внимания становится сверстница из компании общих друзей-любителей музыки, девушка по имени Кира Питоева. (Ныне Кира Николаевна - это известный деятель культуры, научный руководитель Литературно-мемориального музея Михаила Булгакова в Киеве.) В то время отец Киры работал помощником режиссера в Театре им. Леси Украинки, мама была актрисой. Сама Кира училась на театроведческом факультете, продолжая традиции прославленной театральной династии Питоевых. Ее прадед-меценат построил в Тифлисе здание Театра им. Руставели, Театральный проезд и Театральную библиотеку, помогал строить Оперу, где его брат был режиссером. Двоюродный дед — выдающийся артист и режиссер парижского «Картеля четырех» Жорж Питоев, его сын Саша был известным актером французского театра и кино. Вместе с тем, в детстве Кира мечтала стать астрономом, отлично успевала в точных науках и собиралась поступать на мехмат. Возможно, это было еще одно увлечение, которое помимо музыки объединяло молодых людей. Костя взял своего рода шефство над Кирой: они вместе посещали концерты, он много рассказывал ей о звездах и музыке, делился своими планами на будущее. Они часто проводили время в общих компаниях, Константин оказывал ее заметные знаки внимания, но как серьезного претендента на свое сердце Кира его не воспринимала, упорно не желая видеть в нем никого, кроме хорошего приятеля. По всей видимости, Кира не давала Константину ни малейшего шанса, что заставляло его глубоко мучиться и тяжело переживать сложившуюся ситуацию. В конце концов, Кира вышла замуж за их общего друга, и Костя оставил попытки продолжить отношения, пронеся, однако, память о своей первой любви через всю жизнь.

 

В начале третьего курса, осенью 1961 года, вскоре после того, как Кира выходит замуж, на одном из студенческих праздников Костя знакомится со Светланой. Светлана училась на филологическом факультете, готовясь стать переводчиком с немецкого языка. Завязывается студенческий роман, но отношения между молодыми людьми устанавливаются весьма неровные. Причиной тому является импульсивный характер Константина. По выражению Светланы Ивановны, «ухаживал он с напором, так, что на первом месте был всегда он со своими проблемами». Но прекрасный, необъятный мир музыки и высоких стремлений, который он открывал перед девушкой, побуждал ее забывать о себе и находить удовольствие в таком положении вещей. Подкупающая искренность его душевных проявлений, невероятное обаяние и широта личности заставляла закрывать глаза на многие прочие черты характера, совершенно не вызывающие восторга. Так очень скоро Светлана заметила по отношению к себе обидную недоверчивость. Подчас она переходила прямо-таки в болезненную подозрительность. Константин мучил ее ревностью, постоянно подвергал сомнению ее верность, требовал доказательств ее любви. Светлана очень страдала от подобных выпадов и с большим трудом мирилась с подобным отношением.

 

И все же через три года после знакомства они зарегистрировали свои отношения. Это произошло вскоре после того, как Костя получил диплом по специальности дирижер симфонического оркестра. Свадьба состоялась 2 октября 1964 года. Дата была выбрана не случайно – она приходилась в аккурат на день рождения жениха. Невесте Светлане решение о замужестве далось не просто: родители не просто не приветствовали ее выбор, но даже фактически прокляли свою дочь. Отец на свадьбу попросту не приехал, а мать, с трудом заставив себя прийти, вскоре покинула скромное застолье. В ЗАГСЕ, оценив молодых опытным взглядом, им снисходительно поставили диагноз «брак на полчаса».

 

По распределению Костя должен был отправиться на работу в Луганский симфонический оркестр. По всей вероятности, это было далеко не то распределение, о котором мечтала его честолюбивая натура. В душе он, конечно, надеялся на большее. Тем более что в те годы такая возможность у молодых дирижеров была. Ведь возглавил же Национальный симфонический оркестр сразу после окончания Киевской консерватории его товарищ Владимир Кожухарь. И двадцати пятилетний Стефан Турчак сразу получил распределение в Государственный симфонический оркестр УССР. Но Константину Кримцу, за которым уже тогда укрепился шлейф политической неблагонадежности, досталось место только в Луганской филармонии, куда он все-таки предпочел отправиться, не смотря на возможность остаться в аспирантуре, потому что по его собственным словам «хотел живой работы, страстно хотел дирижировать».

 

По свидетельству первой жены Константина Дмитриевича – Светланы Ивановны – по приезду в Луганск все сразу отметили, что к ним прибыл очень талантливый дирижер. И сразу же не взлюбили его. Главный дирижер Луганского оркестра на тот момент был гораздо слабее Кости, но милый и светский человек. Но куда было ему деваться, если пришел молодой и талантливый? Да еще и лезет на рожон! Там где надо было деликатно промолчать – Костя бросал в лицо обидные замечания. Где надо было похвалить или одобрить, презрительно молчал. Отношения с музыкантами он выстраивать не умел, да и не считал нужным. Полагался на свою способность увлекать людей силой темперамента. И за пультом это ему почти всегда удавалось, но стоило закончиться выступлению, и начинались проблемы. К неурядицам в коллективе добавлялись постоянные бытовые сложности.

 

Сначала молодым дали комнату в общежитии педагогического института. Потом в общежитии музыкального училища. Вскоре, стало известно, что в семье ожидается пополнение. Новое положение Светланы требовало от мужа большего внимания и участия. Она ожидала, что он возьмет на себя хотя бы какую-то часть по обустройству непростого быта. Но Константин, целиком поглощенный музыкой и самим собой, вряд ли был на это способен. Однажды, когда Светлана была беременна, она тяжело заболела гриппом. У нее поднялась высокая температура, ей было трудно вставать с постели. Так случилось, что в доме из еды было всего два яйца. Превознемогая себя, Светлана собралась с силами и встала с постели, чтобы приготовить мужу яичницу. Он оценил сложившуюся ситуацию по-своему. С сочувствием глядя на жену, примирительно сказал: «Знаешь, Светка, ты можешь мне обед сегодня не готовить. Я поем на работе». Оторопевшая Светлана только и смогла вымолвить от обиды и удивления: «Костя, а что же мне делать? Я с температурой, и не могу выйти. Что буду есть я?». После этих слов муж посмотрел на Светлану с таким искренним выражением полного недоумения, что она запомнила его на всю жизнь. Ему и в голову не приходило, что он должен об этом позаботиться. Любое бытовое напряжение раздражало его безмерно.

 

1965 г. в семье родилась дочь Наташа. Но и это мало что изменило в сложившемся положении вещей. Константина по-прежнему интересовала только работа в оркестре. Много позже, уже в 1990-х годах судьба случайно свела уже маститого к тому времени дирижера Кримца с журналистом Луганской многотиражки, который помнил его по работе в филармонии. Состоялась интересная беседа, вылившаяся в чуть ли не единственное, чудом сохранившееся интервью. В нем, Константин Дмитриевич не без чувства досады, но все же с теплотой и юмором вспоминает о своем периоде жизни в этом городе, упоминая немало интересных случаев. Один из них связан с необычным подарком, неожиданно полученным им от композитора Никиты Богословского. Константин Дмитриевич в жизни вообще мало заботился о разнообразии в одежде, считая это излишним. Вот и в годы своей жизни в Луганске он повсюду появлялся в одной и той же синей болоньевой курточке, и даже на концертах дирижировал не во фраке, а в простеньком пиджачке. По той простой причине, что фрака у него не было. Может быть, не хватало денег, а может быть, просто желание тратить свое время на подобные «условности». Так или иначе, но это был факт. Как-то в Луганск приехал на творческую встречу композитор Никита Богословский. Он побывал на одном из выступлений Константина, дав ему высокую оценку. Между маститым деятелем культуры и молодым музыкантом возникла взаимная симпатия, и они отправились гулять по городу. Во время прогулки Никита Владимирович как бы невзначай поинтересовался, почему Костя дирижирует без фрака. Тот ответил, что просто по причине отсутствия такового. Богословский не стал больше заострять внимание на этом вопросе и перевел разговор в другое русло. Каково же было удивление Константина, когда по прошествии нескольких недель он вдруг получил посылку, в которой был фрак «с плеча» самого Никиты Владимировича! С тех пор много лет подряд Константин Дмитриевич выступал только в этом «подарочном» фраке, который очень любил и считал своим талисманом.

 

В том же Луганске произошла еще одна история, которую Константин Дмитриевич любил нередко рассказывать, делая это с большим чувством юмора и придавая ей даже некоторое символическое значение, особенно когда речь заходила об общественном признании музыкальных заслуг и цене славы. История настолько характерна, что лучше процитировать ее со слов самого Константина Дмитриевича, зафиксированных в интервью:

После Луганска Константину предложили место главного дирижера в оркестре города Запорожья. Там семье почти сразу выделили квартиру. Но, не прошло и двух месяцев с момента переезда, как все разладилось. Отношения с коллективом и администрацией оркестра не сложились, Константин снова вынужден был искать место. После малоудовлетворительного опыта работы в провинциальных оркестрах Луганска и Запорожья, молодой дирижер только еще больше укрепился в своих прежних мыслях: «В Москву, в Москву! Надо решаться и ехать покорять столицу. Только там можно найти условия и людей, соответствующих настоящим, серьезным замыслам!»

 

Константину Дмитриевичу удается поступить в аспирантуру московской консерватории, и в 1966 году семья перебирается в столицу.